Вагон постепенно заполнялся. Везде сумки, сумки, сумки. И почти все одинаковые, как по цвету, так и по размеру. Вскоре все угомонились, стали в очередь в туалет, который открывался только через час после от-правления поезда. Хорошо еще, что я успела сбегать на вокзале. Там я и руки хорошо вымыла. Спасибо Виктору, а то не было на кого сумки оста-вить. Теперь можно спокойно пообедать и на боковую.
Но стоило только лечь, как сразу мысленно представила Григория. И вдруг мне стало так хорошо. Не надо, наверно, строить из себя невинную недотрогу. Ведь он мужчина в зрелом возрасте, ему нужна женщина, а он до сих пор не женат. Стоп, дорогая. Давай подумаем. Ему нужна жена или женщина? И кем ты хотела бы для него быть? Какой может быть разговор? Конечно, женой. Тогда, в таком случае, не смей уступать, пока не будешь на все сто процентов уверена, что он хочет на тебе жениться. А если он не собирается жениться, что тогда? Тем более не допускай его близко к себе. А то потешится, поиграет в любовь, и до свидания. А ты останешься со своими страданиями и с разбитым сердцем. Ну, и пусть. У меня хоть ребе-нок будет. А на что ты тогда будешь жить, дуреха? На кого ты будешь ос-тавлять своего ребенка, чтобы вот так зарабатывать себе на жизнь? Нет, с ребенком надо повременить. Я перевернулась на другой бок. Руки ныли от усталости, болела спина, я уже ничего не говорю о ногах. Долго ли я вы-держу такую жизнь? Эх, Григорий, Григорий, знал бы ты, как мне тоскли-во и одиноко. Как хочется прижаться к тебе в поисках защиты, как хочется опереться о твою крепкую руку. Сможешь ли ты стать для меня надежной опорой в жизни? Так, тяжело вздыхая, я долго ворочалась с боку на бок, стараясь найти удобное положение, чтобы дать своему телу хороший от-дых. А разве можно найти удобное положение на жесткой узкой вагонной полке, когда стучат колеса на стыках рельсов, когда качает так, что готов слететь с полки? И все же я незаметно уснула, убаюканная покачиванием вагона. И опять приснился мне он. Мы идем с ним по пшеничному полю, а вокруг нас качаются стебли пшеницы и на каждом их них по два колоса.
Проснулась я среди ночи, так как «будильник Кашпировского» за-звонил вовремя, прервав приятный сон. Потом долго не могла уснуть, ду-мая свои нелегкие думы. К рассвету все же уснула. Разбудили меня уже при подъезде к Саратову. Я быстро собрала постельное белье и сдала, пе-рекусила завалявшимся бутербродом, выпила стакан кипятка без сахара. А вот и перрон. Мое сердце бешено заколотилось в груди, меня встречал Григорий. Мой рыцарь был верен своему слову. Боже, как же я люблю его! Во всем теле постепенно разгорался пожар, сейчас я увижу его пытливые глаза, обворожительную улыбку. Господи, ты услышал мои молитвы! Мой Гриша стоял на перроне и ждал меня. Я не торопилась выходить, так как теперь у меня есть личный транспорт, во всяком случае, на сегодняшний день. Он увидел меня в окне и ринулся в вагон.
— Анюта, я здесь, — услышала я его голос и перебранку женщин, так как он шел напролом через сумки, расталкивая всех на своем пути.
— Здравствуй, дорогая! — он протянул мне розу. У меня исчезли все сомнения. Он ждал меня, жаждал увидеть. Разве можно устоять перед этим? Осторожно, девушка, будь благоразумна. Не теряй голову. — Как съездила? Все нормально? Хорошо сделала покупки?
— Спасибо, Гриша! — Я понюхала розу, посмотрела в его сияющие глаза. — Ты просто чудо, мой рыцарь из сказки! — Я подняла полку. При виде моих сумок у него расширились глаза от удивления.
— Анюта, как ты могла столько довезти? — Начал он выговаривать мне свое возмущение.
— Чего удивляешься? Я так всегда вожу. Билет до Москвы дорогой, поэтому я стараюсь больше закупить, чтобы не так часто ездить.
— Разве можно так надрываться? Ведь ты женщина. Ты должна стать матерью, — все еще продолжал он искренне возмущаться.
— Я пока еще даже не беременная, — огрызнулась я.
— Прости! Я не хотел тебя обидеть. — Он покачал головой и стал вытаскивать сумки из рундука. Я взяла ту, которая была переделана под рюкзак, и стала навьючивать ее на себя.
— Дай сюда! — Григорий отобрал у меня третью сумку, надел ее на свои плечи, подхватил мои баулы и все потащил к выходу. Я шла только с небольшим полиэтиленовым пакетом и с розой.
Перрон был похож на большой растревоженный муравейник, по ко-торому сновали в разные стороны челночники со своими необхватными грузами. Вон катится коляска, на которую сумели нагрузить три баула. И катятся три баула, а кто там впереди, мужчина или женщина, не видно. Но я на все сто процентов уверена, что там женщина. А вон моя знакомая, не хуже меня нагрузилась. И на спине, и в обеих руках. А сама небольшого роста, ее и не видать среди огромных сумок. И так сотни людей, если не тысячи. Наверно, все видели эту картину нашей современности, когда при-ходит поезд из столицы. Была бы я художником, то написала бы огромную картину под названием «Когда приходит поезд из столицы» или «Когда уходит поезд из столицы». В любом случае картина одинаковая. А на пер-вом плане изобразила бы русскую красавицу с тремя огромными сумками, одна за спиной и по сумке в каждой руке. И пусть эта красавица улыбает-ся, но такой улыбкой, чтобы у всех зрителей мороз по коже пробегал, что-бы все видели, какого труда стоит ей таскать эти тяжести, чтобы зарабо-тать на хлеб и содержать семью. А то выставляют на выставках разную мазню, а все с умными лицами ходят и восхищаются. Там даже взглянуть не на что. А где реальная жизнь? Почему ее не видят наши талантливые художники? Или они так отъелись и разжирели, стряпая никому не нуж-ную мазню, что не ездят в таких поездах, а только в фирменных, где места нет рядовым челночникам из-за высоких цен на билеты?
Машина Григория стояла на ближайшей платной стоянке прямо у вокзала. Он еле вместил две сумки в багажник, третью поставил на заднее сиденье. Я со своей розой села на переднее сиденье. Мы, не торопясь, по-катили по городу. Какая красота! Вот это я понимаю! Вот это жизнь! На-строение у меня было великолепное, хотелось петь и радоваться. К моему сожалению, доехали мы довольно быстро.
Григорий остановил машину у самого подъезда.
— Я помогу тебе занести сумки, — с готовностью предложил Григо-рий. Я не отказывалась. Пусть несет, жалко, что ли. Я открыла дверь квар-тиры.
— Проходи, — пропустила его вперед. Хорошо, что я убралась перед отъездом. В доме были чистота и порядок. — Сумки оставь в коридоре, я их потом разберу. — Он сложил сумки одна на другую и прошел в комна-ту. — Присаживайся, — показала я на кресло, сама села на диван. — Ой, — вспомнила я о розе и подхватилась. — Я сейчас розу в ванну опущу, пусть отойдет немного. Там у меня и та плавает, хочешь посмотреть?
— Конечно, — с радостью согласился он.
Я открыла дверь ванной комнаты, зажгла свет, мы вошли туда. Там в ванне, наполненной водой, плавала роза. Она была настолько свежей, что казалось, будто только срезана с корня. Я опустила рядом вторую.
— Надо же, — удивился Григорий. — Не думал, что так долго может сохраниться роза.
— Я по вечерам вынимаю из воды и ставлю ее в вазу, чтобы любо-ваться ею. На ночь обязательно опускаю в воду. — Я повернулась, чтобы выйти и невольно оказалась лицом к нему. Ограниченное пространство ванной комнаты сыграло свою роковую роль. Мы оказались так близко друг от друга, что я слышала биение его сердца. Сознание мое помутилось, дыхание стало учащенным. Не сознавая этого, я потянулась рукой к его лицу, погладила по щеке. Дальше ничего не помню. Время для меня оста-новилось. Я была в полуобморочном состоянии. Из полузабытья меня вы-вел его голос.
— Ты любишь меня? — полушепотом спросил он.
— Очень, — на выдохе тихо произнесла я. И тут я увидела, что мы стоим в ванной комнате, и я обнимаю его. Господи, что же я наделала? Я в ужасе отпрянула от него, выскочила из ванной и закрыла лицо руками. Мне так было стыдно, что не передать словами. Видя мое смятение, Гри-горий тут же распрощался и ушел. Я металась по квартире, не в силах ус-покоиться от того, что случилось. Что же я наделала? Как я могла такое допустить? Что он теперь обо мне подумает? Какая же я дура! Зачем я по-вела его в ванную? Будь она неладна эта роза! Что теперь делать, как ис-править положение? Да, я люблю его. Уже нет смысла скрывать это. Но зачем было говорить ему об этом? Надо чем-то заняться, чтобы отвлечься. Я втащила в комнату одну из сумок, но так и не открыла ее. Стала ходить по квартире, ломая руки. Вошла в ванную, увидела две плавающие розы и разревелась белугой. Вдруг звонок. Кого там еще черти принесли? Наспех вытерла глаза полотенцем, побежала к двери, распахнула ее. О, Господи! Григорий с розой в руках. Что он еще задумал?
— Извини, пожалуйста, — застеснялся он. — Я понимаю, что ты с дороги и устала. Но у тебя всего две розы, а должно быть нечетное количе-ство. Вот я подумал, — он нерешительно топтался за дверью. — На, — он протянул мне третью розу. Ничего не соображая, я взяла ее.
— Извини, Гриша, я действительно очень устала. У меня, наверно, тепловой удар, не соображаю, что делаю.
— До встречи! — обворожительно улыбнулся он, повернулся и стал медленно спускаться по лестнице, ожидая что я его окликну. А я осталась стоять в проеме открытой двери, соображая, что же все-таки произошло? Почему он вернулся да еще с одной розой?
Продолжение в главе "Вечер откровений"
