Хороший человек встретился ей на пути. Но между ними существует невидимая преграда. Память о первом муже угнетает и постоянно преследует ее. Вот и сегодня Сергей взял ее за плечи, и рядом оказался Виталий. Потом в такси опять такая же неприятность. Не надо было с такой поспешностью выдергивать руку из руки Сергея. Но Виталий опять оказался рядом, потому что делал точно так же.
Надо поговорить с Сергеем, объяснить ему все. Но появится ли он снова на ее горизонте? Он подарил ей такой прекрасный вечер, а она выдернула руку. Съел бы он ее, что ли? Так и потерять его можно. Подумает, что недотрога, и больше не приедет.
И напрасно все воскресенье просидела она у окна, вглядываясь вдаль. Не пришел Сергей и не приехал. Она поставила перед собой фотографию, память о цирке, стала внимательно ее рассматривать. Нормальный мужчина. Даже немного симпатичный. Красивым его, конечно, не назовешь, но с серой мышью сравнивать ни в коем случае нельзя. Но отчего он так богат? Машина и гараж. Ей таких денег никогда в жизни не заработать, даже если она будет трудиться днем и ночью. Дура. И зачем она выдернула руку? А потом не разрешила даже проводить до двери. А если бы он проводил? А вдруг бы захотел поцеловать? Уж если она даже руку выдернула, то целовать ни в коем случае не позволила бы. А почему? Он такой сильный мужчина, наверно, — от неожиданных мыслей ее бросило в жар.
В понедельник начались обычные будни. Марья Даниловна набрала огромную сумку готовой продукции и пошла торговать. С того дна, как она начала торговать, заработок у всего коллектива заметно увеличился. Одна швейная машина теперь оставалась свободной. До часа дня Ирина как обычно была занята приготовлением обеда. После обеденного перерыва садилась за свободную швейную машину и шила до конца рабочего дня. И потекли дни, похожие один на другой. Однообразные и серые, хотя на дворе вовсю хозяйствовало жаркое лето. Татьяна выбилась из сил в поисках тканей. Все магазины и склады города обошла, все некондиционные и даже бракованные ткани закупила, но над их конспиративным ателье завис дамоклов меч будущего банкротства. Впереди маячили голод и нищета.
Но женщины не падали духом, устраивали себе маленькие праздники, чтобы немного разнообразить и приукрасить свою безрадостную жизнь. Одним из таких праздников и большим событием в их небольшой трудовой семье были проводы Дарьи Львовны на пенсию. Ей исполнилось пятьдесят пять лет. Как бы ни было тяжело жить, а праздник получился на славу, с поздравлениями, с тостами, и даже с подарками. Дарья Львовна пожелала остаться в коллективе и продолжать работать. Никто не возражал, напротив, были рады этому.
Чтобы хоть как-то продлить агонию умирания маленького подпольного предприятия, решили сократить рабочую неделю до трех дней. Затосковала Ирина. Беспросветность будущего ее очень беспокоила. В свободные дни она сделала несколько попыток найти работу по специальности. Объездила весь город, и куда бы ни обращалась, везде один и тот же ответ: вакансий нет. Она целыми днями бесцельно бродила вдоль торговых ларьков и прилавков на различных рынках, присматривалась к торгующим женщинам. Там, где висели объявления: “требуется продавец”, подробно расспрашивала у продавцов о дневном заработке, об условиях торговли. А какие могут быть условия, если все торгующие точки стояли прямо под открытым небом?
Нет. Это не ее стихия. Но уж если станет чересчур плохо, то она согласна и на такую работу, тем более что на продавцов большой спрос. Вечерами она сидела на диване с цирковой фотографией и подолгу смотрела на нее. Мысли о Виталии постепенно стали отходить на второй план. Все-таки живой тянется к живому, а то, что в землю зарыто, должно быть рано или поздно забыто.
В один из таких безрадостных дней вынужденного простоя неожиданно кто-то позвонил в дверь. Ирина сидела на диване с фотографией в руках.
“Кто бы это мог быть”? — Она пожала в недоумении плечами, но пошла открывать дверь.
— Кто там?
— Ирина, открой! Это я, Сергей.
Ей показалось, что ее ноги налились свинцом, сердце учащенно заработало в груди. Она распахнула дверь.
— Сережа! — полушепотом произнесла она. И вместо того, чтобы броситься ему на шею, спокойно сказала.
— Какими судьбами? Проходи! Я думала, что ты меня уже забыл. Так давно тебя не было!
Он шагнул через порог.
— Здравствуй, девочка моя! — Протянул ей руку.
Она подала ему свою дрожащую холодную ладошку.
— Да у тебя руки ледяные. — Он взял вторую руку и стал согревать своими горячими руками, обжигающим дыханием. Долго и внимательно смотрел в ее глаза, пытаясь прочитать в них что-то потаенное. — Ирочка, солнышко мое, ты сегодня хоть что-нибудь кушала?
— Я только чай пила. Когда мы не работаем, я ничего не готовлю. Для одной возиться не хочется.
— Ирочка, мне необходимо с тобой поговорить.
— Не надо, Сережа. Я ничего не смогу тебе рассказать о себе. Я не смогу, не сумею и не хочу.
— Девочка моя. Я тебя ни о чем не спрашиваю. Я все о тебе уже давно знаю.
— Но ты не знаешь самого главного. Это я убила своего мужа, я.
— Но он же погиб. Это был несчастный случай.
— Все равно я виновата во всем. Понимаешь, у нас не было детей, а он очень хотел. — По ее щекам текли слезы. — Я ходила к врачам, они нашли, что я здорова, а виноват во всем муж. Мне не надо было говорить ему, а я сказала. Он только из-за этого запил, а потом погиб. Если бы я не сказала, если бы я не сказала! — Ее плач переходил в истерику. — Он бы был жив сейчас.
— Ты его до сих пор любишь? Ты не можешь забыть его?
— Не знаю. Но я виновата перед ним. Понимаешь, виновата. — И она разрыдалась.
Он прижал ее к себе и дал выплакаться до конца, не утешая, не успокаивая. Она должна выплакать до конца свою боль, иначе не сможет жить спокойно дальше с этой тяжестью на душе. Ирина постепенно успокаивалась, всхлипывания прекратились, но продолжала стоять в обнимку с Сергеем, согреваясь душой и телом от его разгоряченного тела. Он отнял ее от своей груди, держа за плечи, посмотрел в ее заплаканные глаза, улыбнулся.
— Успокоилась? У тебя есть что-либо из продуктов? Я очень голоден. Не успел пообедать, спешил к тебе.
— Я сейчас! Я мигом. У меня только хлеб черствый. Ничего? Я могу сделать яичницу. Будешь кушать? Сколько яиц тебе поджарить?
— Шесть.
— Сколько? — Глянула на него широко открытыми от удивления глазами. — И ты все съешь?
— Мы же будем вместе кушать. Я один не буду.
— Тебе четыре, а мне два?
— Нет, тебе три и мне три. Только на таких условиях я соглашусь сесть за стол.
— Тогда я пять поджарю. А то трех мне будет многовато. Хорошо?
— Хорошо, мне тоже два, чтобы было поровну. — Он видел, что его маневр удался. Ей надо было чем-то заниматься, о ком-то беспокоиться. Иначе ее жизнь теряла смысл. Ирина оказалась из тех людей, для кого присутствие постороннего человека вселяет энергию. Она не может жить для себя, а должна жить для кого-то другого. И этим другим должен стать именно он, а не кто-нибудь другой. Иначе он потеряет ее навсегда.
— Все, готово. Иди помой руки и садись. Чай тоже закипел. — Она уже нарезала хлеб. От ее слез и рыданий не осталось и следа. Перед ним была деловая, энергичная женщина, с хорошим настроением. — Тебя так долго не было. Я уже думала, что ты больше не придешь. — Она даже не заметила, что перешла на “ты”. Все было естественно, непринужденно.
